Собрание пьес. Книга 2 - Страница 78

Левченко (не отрывая от Мэри глаз). Вы сегодня, в белом, похожи на ангела… И как вы пели…

Мэри (опускаясь на садовый диван, мечтательно). Сегодня мне 29 лет, — а я все еще чувствую себя молодой… Еще все чего-то жду, кажется, — вся жизнь еще впереди, я вся в предчувствиях, в ожидании… (Вдруг, быстро.) Какого еще чуда я жду?

Левченко. Перед вами вся жизнь… Вы молоды, прекрасны…

Мэри (задумчиво, себе самой). Когда я пою или мечтаю, весь мир кажется мне иным… Чувства — утонченными, романтичными, люди — изящными, нежными. (С горечью.) Почему все не так? (Пауза. В том же тоне.) Всегда, всегда, всю жизнь это странное ощущение, точно все это только прелюдия, а жизнь — прекрасная, таинственная, как сказка, как мечта, еще впереди… Я все еще чего-то жду, живу точно во сне, в волшебных грезах, волнуясь необычайно… (Хочет уйти.)

Левченко (с мольбою). Побудьте здесь мгновенье… Весь день я вас не видел…

Мэри (с тоской, себе). Мой муж болен, я люблю его и знаю это, сердце мне говорит, я вся сжимаюсь от ужасного предчувствия какой-то беды… Весь день места себе не нахожу от гнетущей тоски, а сейчас, — о, как странно, я здесь, — с вами, смеюсь, танцую, мечтаю о невозможном…

На террасе никого нет, вальс все еще доносится.

Мэри (тихо, сжимая руки). О мечты мои…

Левченко. Мэри… (Берет ее за руку.)

Мэри (холодно отдергивая руку). Что с вами? Что со мной? (Медленно проводит по лбу, хочет встать.) Как все это странно…

Левченко (удерживая ее). Ради Бога… Мария Александровна… Я сошел с ума… Выслушайте меня… Вчера, в этой аллее, когда вы мне рассказали о себе, когда я понял, какой крест вы несете под этой вечно улыбчивой маской счастливой женщины…

Мэри (гордо). Я вам ничего не говорила о себе… Вы не поняли… (С горечью.) Конечно, я счастлива, — у меня чудный, талантливый муж, я здорова, обеспечена… Никому нет дела… (Вдруг, с отчаяньем.) Я ненавижу ложь… Вчера я в первый раз солгала Римме…

Левченко (серьезно). Лгать не надо… (Вдруг становясь нежным.) Зачем этот тон? Мэри… дорогая… За каждую вашу слезу я готов заплатить годами жизни… (Страстно.) Мэри, я без вас жить не могу… (Наклоняется к ней. Мэри, неожиданно для самой себя, словно во сне, берет его голову и, закрыв глаза, целует его в губы) Мэри…

Музыка обрывается.

Мэри (в ужасе, сжимая руки, глухим голосом). Кто сказал, что любовь — радость? Какая невыразимая грусть… (Встает, бледная, шатаясь.) Так вот что значила… эта тоска… это волнение…

Левченко (вставая, простирает к ней руки, в порыве). Мэри, мечта моя, Мэри…

Идет за Мэри бледный, словно ничего не сознавая. Мимо них из сада на террасу бегут Римма и Кирилл, весело возбужденные.

Римма (напевает). «Тебя любить, обнять и плакать над тобой»… (На террасе берет со стола позабытые букеты.) Букет новорожденной… Букет царице бала… (Подает Мэри букет, целуя ее.) Дуся… Ты сегодня похожа на лермонтовскую Тамару… Что с тобой? Бледна, как изваянье…

Мэри (с усилием над собой). Мне холодно, в саду сыро… (Берет букет, подносит к лицу.) Какая красота… А кому же другой?

Кирилл. Гавриилу предназначался. Да его что-то не видно.

Мэри (вдруг, словно очнувшись, вскрикивает). Где Гавриил? Где он? Что с ним?

Явление восьмое

На террасу выходят Анна Павловна и Куликов, чем-то тихо разговаривая. У Куликова в руках рецепт.

Анна Павловна (испуганно). Кто это вскрикнул?

Куликов. Господа, попрошу вас потише… Гавриилу Алексеевичу сейчас было худо… Он лежит…

Все. Что? Что такое?

Мэри (бросаясь). Пустите, я к нему…

Куликов. Не волнуйтесь, ради Бога… Ничего серьезного… Лучше попозже, — он, кажется, задремал…

Мэри, не слушая, убегает. Кирилл за ней.

Явление девятое

Анна Павловна. Вот и праздник, да невесело… (Крестится.) Господи, спаси и помилуй… Как на грех, надо в аптеку послать, а Павла все нет да нет…

Левченко. Позвольте, я съезжу верхом…

Анна Павловна. Зачем же вам, батюшка, беспокоиться…

Левченко (берет у нее рецепт). Я моментально слетаю… Через час буду обратно… (Поспешно уходит. Доктору.) Я не прощаюсь…

Явление десятое

Те же и Кирилл. На террасе Куликов, Анна Павловна, Римма. В саду фонарики гаснут.

Куликов. Ну, что больной?

Кирилл (спокойно). Ничего. Спит. Напрасно вы Мэри пустили. На ней лица нет…

Анна Павловна. Уж вы, Риммочка, — я вас попрошу, фейерверки-то нынче не пускайте… Ни к чему…

Кирилл. Отложим до Мэриных именин, — через три дня.

Римма. 22-го? Ну, что ж, отложим. Жаль только, — сегодня вечер такой дивный. А тогда можно живые картины… (Кириллу.) Вы любите фейерверк, Кирилл Алексеевич? Я обожаю…

Кирилл. Я — тоже…

Римма. Так призрачно, так похоже на сказку… Так уносит от действительности… Все, что повышает жизнеощущение…

Отходят в сторону, разговаривая.

Анна Павловна (доктору). С чего это, батюшка, с Гаврюшей случилось?

Куликов. Ослабление сердечной деятельности… Нервное переутомление, раздражение… Не было ли у Гавриила Алексеевича за эти дни какого-нибудь сильного огорчения, взволновавшего его известия, письма?

Анна Павловна. Кажется, ничего такого, батюшка… Эти-то, молодежь, все в гулянки, верхами да в мячики, а он, мой батюшка, и с мол оду-то не любил… все за книжками… (Плачет.)